Я уже сороковой год принимаю участие в работе Генеральной конференции, и, хотя меня привели туда не для того, чтобы я был апологетом, именно этим я и занимаюсь с тех пор, и даже дольше, если считать мои четыре года в церкви до Большого дома. И хотя я понятия не имею, насколько эффективно мне удалось убедить других в нашей вести, себя я точно убедил.
Логически, рационально, интеллектуально — я в теме. Увлекаясь эпистемологией, изучением того, как мы приходим к «знанию», я с болью осознаю пределы того, что мы можем знать. И все же, даже с этой оговоркой, признавая неприятие нашей эпохи к любым метанарративам, я ничего не могу с собой поделать — это должна быть Истина, причем с большой буквы «И».
Много лет назад, когда меня спросили, сомневался ли я когда-нибудь в адвентистском послании, я ответил: «Ну, не совсем, но когда я сомневаюсь, я всегда отвергаю это как иррациональное!»
«Иррациональное?» — недоверчиво ответил собеседник — его научное образование создавало у него иллюзию объективности.
«Да, — ответил я, — из-за того опыта, который у меня был, и тех вещей, в которые я верю, сомнения — это самое иррациональное, что у меня может быть».
И это правда: в какие бы огромные пробелы знаний я ни заглядывал по любому вопросу, особенно о Боге, для меня совершенно очевидно, что из всех организованных религиозных организаций в мире адвентисты седьмого дня ближе всех к истине. (И я не извиняюсь за то, что говорю это).
И все же, говоря это, я отчаиваюсь, что эта истина и моя убежденность в ней не изменили меня так сильно, как должны были бы изменить сейчас, спустя 44 года. Сорок четыре. Мои недостатки, изъяны характера и основная греховность, кажется, так же сильно сидят во мне, как и раньше, вплоть до субквантового уровня. Если, как говорит Эллен Уайт, чем ближе мы подходим к Иисусу, тем более несовершенными мы выглядим в своих собственных глазах, то я должен быть таким перед Его лицом.
Я знаю библейские обетования победы; я проповедую их; я утверждаю их. Неужели у Бога, создавшего и поддерживающего космос, нет силы, чтобы усовершенствовать мой характер и дать мне победу над моими недостатками? Однако мой характер не совершенен (просто спросите тех, кто меня знает — например, мою жену). И, даже не имея всех тех побед, о которых я мог бы подумать, что они у меня уже есть, порой я вижу себя хуже, чем был раньше.
Кажется, у меня есть два варианта: сдаться или принять совершенную праведность Иисуса, «одежду праведности, сотканную на небесном ткацком станке, в которой нет ни одной нити человеческой»*, как свою собственную. Если меня не спасет эта мантия и только она, я буду обречен, и вполне заслуженно, на вторую смерть. И хотя я верю, что Господь Иисус освящает меня (Еф. 5:26; Евр. 10:10; Иуды 1 и др.), как бы мало я ни чувствовал (видел, ощущал) это — моя единственная надежда на спасение покоится на том, что Христос совершил на кресте за меня, вне меня и вместо меня.
Из всех истин нашего вероучения праведность Иисуса, вмененная мне по вере (Быт. 15:6; Рим. 4:1-4), остается той, в которой я убежден больше всего, и той, без которой все остальные теряют смысл.
* Рукопись Эллен Г. Уайт 17, 1893 г., в Письмах и рукописях, т. 8, с. 200.
Клиффорд Голдштейн — редактор «Руководства по изучению Библии для взрослых». Его последняя книга — «Воскресший: Поиск надежды в пустом гробу».
По материалам Adventist Review
